АБОРТ

ДУША БЫЛА БЕРЕМЕННА ЛЮБОВЬЮ. Это длилось уже четвертый месяц, хотя первое время она ничего не замечала. Так, мелочи, ежевесенние явления: легкое не пойми от чего волнение, затрудненность дыхания при встречах с Ним, меланхолия, сменяющаяся приступами безудержного веселья. В общем, все как у всех: весенний авитаминоз, сезонные перепады настроения... Но весна прошла, симптомы все усиливались, и в конце концов она перестала скрывать от себя очевидное: да, она беременна новой любовью!

Это встревожило. В прошлый раз она поклялась себе, что та любовь была последней. В ее возрасте снова страдать от бессонницы, выхватывать из придурковатых молодежных хитов на три словечка свой диагноз, терзаться из-за появляющихся морщин? Глупо, глупо! И трижды глупо подвергать риску свою карьеру. Она не молоденькая пигалица с широко распахнутыми глазами, ей не простят рассеянности и забывчивости, не спишут снисходительно на первое чувство нелепый промах. Наоборот, скажут: «В таком возрасте не о глупостях думать надо, а о деле». И будут правы! В таком возрасте...

Она попыталась избавиться от своего неудобного и неуместного чувства домашними методами.

Строго приказывала себе не видеться с Ним. Больно, но бесполезно. Любовь становилась только сильнее, чувствовалось, как она растет там, в душе.

Пыталась с головой уйти в работу. С таким же успехом можно было лечить свою беременность горячими ваннами.

Пыталась поговорить с собой по душам, убедить в бесперспективности будущего чувства: этой любви нет места ни в ее жизни, ни тем более в Его, это разрушит их семьи, негативно скажется на работе... Дело кончалось слезами: бедная, бедная моя любовь, никому ты не нужна в этом жестоком мире, никто не ждет тебя, все заранее против... Но я сумею защитить тебя, моя маленькая! Мне никто не нужен, кроме тебя!

С удивлением замечала она, как омолодились ее чувства. Казалось, душа, прежде засохшая, расцвела заново и теперь отзывалась на любые колебания погоды.

По вечерам, когда она без сна лежала в постели, ее тошнило от себя самой. Она вспоминала все неловкости, которые успела натворить за прошедшие дни, думала о тех, которые еще предстоит совершить: ведь в Его присутствии она совершенно терялась, утрачивала контроль над собой, забывала свои немалые годы, несла чушь и вздор, краснела, хихикала, переставала видеть, слышать и соображать... Она корчилась под одеялом, вспоминая этот позор и предчувствуя новый, и лишь умоляла себя дышать поглубже и расслабиться. Успокаивала себя - возможно, никто ее беременности и не замечает. Тошнота постепенно отступала. и она засыпала.

Периодически мучила изжога воспоминаний. Особенно часто она думала о предыдущей любви. Какой красивой и сильной она родилась, какие радости обещала! И как быстро увяла, зачахла, постарела... Как долго, тяжело и некрасиво умирала... Сколько муки пришлось перенести тогда! Каких только средств она не испробовала! И все равно еще несколько лет не отпускала сердце тоска: а вдруг можно было сделать что-то еще?!

Неужели снова будет так же? Нет, нет, гнала она от себя эти мысли, этому младенцу она не позволит умереть, как всем прочим! Он будет самым счастливым чувством на земле! Никому не даст она в обиду свою любовь: ни людям, ни обстоятельствам, ни даже Ему — мужчине, посеявшему в душе прекрасное зерно... Мягко шевельнувшись внутри, растущая любовь засыпала, а ее наполняло невыразимое тепло и счастье.

И все же пришел день, когда она с беспощадной ясностью поняла: нельзя позволить этому чувству родиться, К тому времени голова уже опухла от бесконечных мыслей, чувства еле шевелились, и лишь любовь, предчувствуя страшное, билась в душе, просясь наружу до срока. Однако судьба ее была решена.

Она знала, что в наше время с абортом нет никаких проблем. Слишком часто любовь бывает незапланированной, несвоевременной, нежелательной. Миллионы женщин прошли через это, и она тоже сможет.

Адреса абортариев во множестве печатаются в газетах объявлений, но она решила перестраховаться. Через старую приятельницу нашла солидную клинику, лично договорилась с врачом. Тот сказал: «Постараемся сделать в лучшем виде, хотя стопроцентных гарантий дать не можем — срок слишком большой. Возможны осложнения - длительная депрессия, снижение работоспособности, ухудшения в эмоциональной сфере — вплоть до бесплодия». Она лишь мотнула головой. Больших осложнений быть просто не может. А бесплодие — да она сейчас мечтала о нем! Врач велел прийти завтра.

Всю ночь она бессонно металась в постели, несколько раз вставала, бродила по квартире. Муж спал, и она чувствовала себя брошенной и никому не нужной. То и дело всплывала мысль: может, зря она все это затеяла? Может, родить, развестись, жить счастливо наедине со своим чувством?.. Но она обрывала себя: нет, так нельзя, все уже решено. Заставила себя лечь в кровать — и неожиданно провалилась в каменный сон без сновидений — до самого утра.

...Все было проделано быстро. Вежливые люди быстро и безболезненно, буквально несколькими словами выскоблили, выскребли, оторвали от стенок души грозившее неудобствами чувство. Профессионально-успокаивающе улыбнулись на прощание. Посоветовали не ходить на работу, отлежаться денек-другой дома у телевизора. Только не мелодрамы, вы же понимаете... Комедии, боевики, ужастики...

Выйдя из клиники, хотела заплакать. Но из опустошенной души шел такой холод, что слезы замерзли в горле, мешая дышать. Она шла и размышляла о своей неродившейся любви. Какой она могла быть? Крепкой, здоровой, веселой? Или уродливой, болезненной, капризной? Да пусть бы даже калека — ведь это же была ее любовь! Ее! Она чуть не бросилась обратно — умолять, чтобы ей вернули ее чувство. Но вспомнила объяснения доктора — бесполезно. Абортированное чувство не вернуть обратно, как не вернуть убитого ребенка. Душа вспухла горячим нарывом, растопила замерзшие в горле слезы, и они хлынули из нее вместе с кровью искалеченного естества...

Через несколько лет стало ясно, что аборт не прошел бесследно. Новая любовь в душе не приживалась. Воспоминания о прежних любовях были неправдоподобными, словно вычитанными в книжке. Как будто перламутровая пуговица вспоминает о раковине, из которой ее сделали, — вроде было там внутри еще что-то мягкое... Или не было? И какой в этом мягком мог быть смысл?..

Впрочем, плакать об этом она уже не стала...